|
|
|
Неужто вам доселе неизвестно, Фобия. Часть 4. (Ворона-III).Отпуск. Дворец Украины. Жуляны. Ворона. Перуанец(неполиткорректное повествование в пяти частях)
Пережив зрелище средневековой казни и прочие сирийские прелести, Шурка невзлюбил Восток, а вместе с ним, до кучи, всю Азию и Африку как таковые. Причем не какие-то там географические аспекты этих континентов, а всех их коренных жителей: как черных, так и просто смуглых, а заодно и всё черное и тёмное. Впрочем, "невзлюбил" - это очень мягко сказано. Его аллергия на тёмное с возрастом только устоялась и окрепла. Уже повзрослевший Шурка патологически не переносил не только всё тёмное на двух или четырех ногах, но и любые неодушевлённые объекты темных тонов. У него даже портфель-дипломат был не черного, как у всех, а какого-то маркого светло-коричневого цвета. В училище было два факультета - радио и проводный. Радиофакультет, на котором обучался Шурка, отличался от проводного существенно более сложной и насыщенной учебной программой. Различие это было настолько велико, что курсантам радиофакультета вряд ли приходилось немногим легче, чем неграм на плантациях североамериканского Юга в период их бесправного рабства. Наверное, из-за этого и окрестили радистов - "неграми". Название прижилось, и спустя годы первый факультет так называли даже курсовые офицеры и преподаватели. Обучавшиеся на факультете проводной связи в просторечии числились "шнурками". - Эй, негр! - обращался иной "шнурок" к представителю радиофакультета. - Да? - откликался среднестатистический радист, нисколько не обижаясь. И только Шурка, услыхав такое к себе обращение, кривился и цедил сквозь зубы неизменное: - Вешайся, шнуряра! К концу первого курса Шурку перестали называть "негром". На негритянском факультете за ним закрепилась репутация "бледнолицего плантатора". Абсолютности и непримиримости его фобии могли бы позавидовать даже отцы-учредители "Ку-клукс-клана". Без видимых усилий он мирился лишь с черным цветом околыша своей фуражки, двух курсантских погон и украшенных связистскими эмблемами петличек. Военная обувь - тоже относилась к редчайшим исключениям в его списке. Всё остальное было далеко за пределами личных симпатий. Фобия на черное обострялась в те часы, когда Шурка бывал выпивши или страдал от похмелья. По сложившейся в училище традиции старшекурсников за умеренное употребление спиртного не преследовали. Поэтому случаев понаблюдать вживую за Шуркиной фобией у его друзей было более чем достаточно. В тот злополучный день у четвертого курса начался зимний отпуск. Шуркин отец, привычно строча пространные отчеты об успешной, но от этого не менее бесконечной борьбе забайкальского санитарного отряда с энцефалитным клещом, дослуживал последние предпенсионные проценты в далёкой Чите. Их семейное гнездо на улице Сееби, в Таллинне, простаивало безо всякого толку и, воспользовавшись этим обстоятельством и правом бесплатного проезда, двое друзей - Шурка и Серёга, решили оттянуться в благополучной по части наличия кабаков Эстонии. Оторваться по полной у них вряд ли бы получилось, но и ограничивать себя в рамках скромных курсантских средств они не собирались. Прямого самолета на Таллинн из столицы Украины в те годы не было. Поэтому, получив на руки отпускные документы, друзья взяли билеты на соседствующую с Таллинном Ригу. Допотопный АН-24-й отправлялся из Жулян ближе к ночи. Времени оставалось более чем достаточно, поэтому они, оставив чемоданчики с вещами в камере хранения аэровокзала, вернулись в училище и присоединились к стихийно возникшему в курсантском общежитии бутербродно-пирожковому обеду. Обед плавно перетёк в общекурсовое распитие. Само распитие его участники, как это и положено в таких обстоятельствах, предусмотрительно посвятили начавшемуся отпуску. Есть у военных такая примета: если грядущий отпуск немедленно не "обмыть", то в нём обязательно что-нибудь пойдёт наперекосяк. А поскольку все военные жутко суеверны, то и пьют они именно в силу собственной суеверности, а вовсе не из-за якобы присущей им всем любви к Зеленому Змию. Все, кому не удалось уехать в первые же часы начавшегося отпуска, самозабвенно "обмывали" долгожданную свободу. Благо силком в это мероприятие никого запрягать не приходилось. Участвовавший в общекурсовой отвальной Шурка по части "водовки похлебать" себя не ограничивал. Ни один из объявленных тостов он не пропустил, целиком полагаясь в вопросе своей доставки в аэропорт на своего непьющего напарника - курсанта Серёгу. Раз за разом Шурка бодро задирал локоть и полную рюмку выше белоснежных полосок обретавшегося рядом с этим локтем погона, но до состояния риз так и не напился. Ближе к вечеру у него вовсю блестели глаза и в предвкушении подвигов непрерывно раздувались ноздри. Ему было хорошо. Ничто не предвещало приближения приключений, но ждать себя они не заставили. Вечером захмелевшего Шурку стало клонить в сон. Противиться Морфею он не стал. Его даже не смутил тот факт, что они с другом сидели в самом что ни наесть первом ряду на концерте во Дворце Украины. Набраться сил перед полётом и отпуском было для Шурки куда важнее, чем соблюдать неизвестно кем установленные дурацкие правила совершенно непонятных приличий. В тот вечер во Дворце пела "Синяя птица". Ведущий приходился дальним родственником Шуркиному другу (откуда, собственно, и контрамарка на первый ряд). Безмятежно спящий в самый разгар концерта Шурка, судя по всему, ведущего смутил. Он долго колебался, но, объявляя очередную песню, всё же спросил жестами у бодрствующего Серёги, всё ли в порядке с его соседом. Тот успокаивающе помахал родственнику в ответ и, чиркнув ладонью по горлу, издревле понятным всем русским людям жестом показал, что тот просто устал. От свойственных военной службе тягот и лишений. Проснулся Шурка только ко второму отделению, когда в традициях укрепления дружбы народов начался самодеятельный концерт студентов из экзотических стран. В начале отделения под ритмичную мелодию ситара и двух барабанов сплясала нещадно укутанная в сари индианка. Потом свою революционную песню спели одетые в пончо и сомбреро латиносы. Третьим номером вышел долговязый негр с балалайкой под мышкой и маленькой колченогой табуреткой в руках. Усесться посередине огромной сцены он не решился, поэтому, после некоторых колебаний, пристроился в дальней её трети. Прямо напротив наших героев. Всё то время, пока ничего не подозревавший иссиня-черный уроженец Африки исполнял на ломаном русском "Калинку-малинку", Шурка терпел и крепился. У него только нехорошо заблестели глаза и, словно от крапивницы, пошли красными пятнами напрягшиеся желваки. Когда же наглый зулус, сорвав аплодисменты, раскланялся, а затем виртуозно исполнил забористый проигрыш и грянул "Расцветали яблони и груши" - Шурка не выдержал. От возмущения у него перехватило дыхание, он напрягся, сокрушенно помотал головой и громко икнул. Приступ икоты перешел в надсадный кашель. Глядя на Шурку, и без того волновавшийся африканец сбился, а сбившись, напрочь забыл слова. Наконец, прокашлявшийся Шурка привстал, подобно красно-черному буденовцу с плаката времён гражданской войны, вперил в африканца обличительный перст и выдал: - Ты! Ботинок нечищеный! Прежде чем браться за такие песни, ты сначала как следует по-русски говорить научись! - мотнув подбородком, он бесслюнно сплюнул и, обернувшись в сторону зрительного зала, добавил: - Мой дед не для того с этой песней всю войну прошёл, чтобы зачатые на пальме папуасы здесь на неё пародии изображали! Опомнившийся Шуркин спутник довольно чувствительно приложил его локтём в бок, но уже было поздно. К ним, волнуясь и багровея от осознания важности момента, в сопровождении двух дюжих милиционеров спешила женщина-администратор. Ждать нежелательного развития событий Шуркин товарищ не стал. Он решительно поднялся, приблизился к даме-администратору, приложил указательный палец к губам и многозначительно вытаращил глаза. Затем жестом свободной руки показал, что ей стоит отойти и послушать то, что он скажет. Опешившая дама невольно поддалась напору Сереги. А поддавшись, совершенно неожиданно для себя узнала, что главным героем неприятного инцидента является не кто иной, как избравший военную стезю "племянник" первого секретаря ЦК компартии Украины - Владимира Щербицкого. И потому в интересах администрации Дворца, в лице самой дамы, а также прочих его ответственных работников, ни в коем случае не придавать случившемуся инциденту огласку. - Откуда, думаете, у нас контрамарка на первый ряд? - добил Серёга сомневающуюся работницу культуры своим единственным аргументом. - И вообще, мы уже уходим. До свидания! Администрация проводила друзей до выхода. Когда за "племянником Щербицкого" закрылись массивные стеклянные двери Дворца, и милиционеры, и администратор вздохнули с облегчением. До вылета самолёта из Жулян оставалось около трёх часов. Коротко посовещавшись, курсанты решили ехать в аэропорт. Полупустой троллейбус, проехав по Крещатику, свернул направо. Когда он добрался до середины затяжного подъема к Софийскому собору, кто-то обратил внимание на собравшуюся у дверей банка толпу не по погоде легко одетых темнокожих студентов. - Гля, что творится! - с провинциальной непосредственностью воскликнул наблюдательный пассажир. - Чего это они все там собрались? Очередь, прям как за югославскими сапогами! - И вправду, - заметил Шурка, - чего это они скучковались? Не за киевскими же тортами? - и с пьяной непосредственностью добавил: - Как же я их не люблю!!! - Какие в банке торты? - резонно заметил ему его спутник. - В банке, если ты не забыл, - вакса! Негры наш климат не переносят - они в нём линять начинают! Кто до мулатского состояния, а кто - прямым ходом в свою Африку. Вот им с родины регулярно и подвозят местную специфическо-национальную косметику. Чтобы доучились, не потеряв "исторического лица" и не сбрендив. Это у нас такие как ты, обалдуи, этим делом сапоги мажут. А для Африки дёготь и вакса - парфюм! Покруче, чем от Коко Шанель! Пассажиры троллейбуса после слов Серёги рассмеялись, а рефлекторно напрягшийся в отношении расовой темы Шурка - расслабился. На протяжении остального пути до аэропорта других приключений и казусов не случилось. Приключения продолжились уже в Жулянах. Едва покинув троллейбус, друзья услышали объявление о том, что их рейс задерживается на полтора часа по техническим причинам. С одной стороны, это было досадно, с другой - появилось время, чтобы перекусить. Пока проголодавшиеся герои повествования осматривались, в примыкавшей к остановке закусочной ненадолго открылась стеклянная дверь. Из недр заведения пахнуло вкусным: горячими варениками с картошкой, жареным мясом и пивом. Ноги сами занесли курсантов вовнутрь. Через несколько минут перед ними стояли исходящие горячим мясным и картофельным духом глечики. Гастрономический натюрморт украшали парочка кружек "Пшеничного колоса" и бумажный пакет с пирожками. Урчащие в предвкушении трапезы желудки звали друзей на ратные подвиги во славу вокзального общепита. В битве с содержимым глечиков убедительную победу одержало чревоугодие. Когда на столике перед друзьями материализовалась вторая пара кружек "Пшеничного колоса", Серёга спохватился. Для Шурки этот довесок к выпитой им ранее "Пшеничной" мог стать фатальным. Однако всё надо делать вовремя. Поэтому пиво было выпито, а сомлевшие в тепле друзья, прихватив купленные в запале пирожки, заторопились на воздух. На воздухе было хорошо. На аллеях и газонах аэровокзала всё ещё лежал грязный ноздреватый снег, но мороза уже не было. Воздух отдавал многодневной слякотью и размокшей древесной корой. - Что-то я утомился, - сказал Шурка и свернул в примыкавшую к аэропорту парковую зону. Похрустывая подтаявшим настом, курсанты прошли до конца асфальтовой дорожки. Шурка расстегнул шинель, смахнул полою остатки нерастаявшего снега с парковой скамейки и осторожно уселся на её краешек. Его друг взгромоздился рядом на относительно чистую спинку той же скамьи. Раскурив сигаретку, Шурка заглянул в стоявший между ними бумажный пакет. - Пирожки здесь съедим или в самолёт возьмём? - спросил он. - Здесь! - ответил посовещавшийся с собственным желудком Серёга и запустил руку вовнутрь пакета. - У меня с яблочным джемом! - Меняемся? Мой пахнет картошкой, а хочется сладенького… - Бери! - уступил участвовавший на вторых ролях в курсовом обеде Серёга. Сытной картошки ему хотелось больше, чем яблок. - Благодать! - блаженствовал Шурка, вгрызаясь в душистую прожаренную мякоть. Серега его восторг не разделял. В его пирожке ему попался кусочек полусырого нерастолченного картофеля. Скривившись, он сплюнул уже откушенное себе под ноги и в зыбком свете далёкого фонаря попытался рассмотреть то, что осталось в его руке. - Харчами перебираешь? - поинтересовался явно довольный состоявшимся обменом Шурка. - Зачем? Просто дрянь какая-то попалась. - Эттто они могут! - Смирррна!!! - нарушил идиллию чей-то требовательный хриплый голос. Друзья замерли. Они невольно пригнулись и осторожно огляделись - патруля и прочей военной публики в окрестностях не наблюдалось. - Смирррна!!! - повторилась та же команда, и на покрытую подтаявшей наледью дорожку спланировала самая обыкновенная черная ворона. Она бодро дохромала до скамьи, остановилась перед опешившими курсантами, иронично покосилась на них черным глазом и совершенно невозмутимо принялась склевывать разлетевшиеся по мокрому асфальту полупрожеванные кусочки теста и картофеля. - Что же ты, сволочь, делаешь? - спросил её Шурка и, взглянув на Серёгу, добавил. - У меня чуть сердце не остановилось… И где она только разговаривать наблатыкалась? - Нормальная птица! - не согласился с ним Серёга. - Небось, до аэропорта жила при какой-нибудь академии. Или при училище. Нахваталась… Доев последние крошки, ворона с независимым видом прошлась вдоль скамейки и остановилась напротив Шурки. Только теперь стала видна причина её хромоты: на правой лапке птицы отсутствовали два крайних пальчика - то ли отморозила, то ли в какую другую неприятность попала. - Каррр! - сказала ворона Шурке. - Самим мало! - насупился тот и отправил в рот уже не содержавший джема огрызок обжаренного теста. - У Серёги спрашивай! Это ему "сюрпризы" попались! - Что значит, "у Серёги"? Я свой долг перед пернатой фауной покрыл сполна. Возьми с полки второй пирожок и угости птичку! - Каррр! - согласилась с его словами "птичка". - Пошла вон, бестия пернатая! - упёрся Шурка. - Я по пятницам не подаю! - Смирррна! - попыталась разжалобить его ворона. - А за такое, в свете моего несостоявшегося инфаркта, можно и в клюв заработать! - заметил Шурка. - Пошла вон! Кышшш!!! - гаркнул он и для убедительности топнул ногой. Убедившись в непрошибаемости Шурки, ворона перешла к более решительным действиям. В два прыжка она приблизилась к своему обидчику и клюнула его в правую ногу. В ту, которая на неё только что топала. И именно в то место, где между штаниной и выглядывавшим из ботинка носком проглядывала полоска незащищенного тела. Шурка взвыл и пнул ногою воздух. Вороны, несмотря на её хромоту, рядом уже не было - упорхнула от потенциального обидчика на ветку ближайшего к скамейке дерева. - Каррр! - совершенно счастливо подытожила она результат их поединка. - Нет, ты видел? - обиженно заметил Шурка, растирая ногу. - Долбанула, как отбойным молотком! - Самое интересное, Шура, что ты сейчас обижаешься на самое что ни наесть чернокожее создание, - подлил масла в огонь Серёга. - Тебе, голубь мой сизорылый, только что отомстили за обиженного во Дворце африканца! - Ах ты ж сволочь! - погрозил кулаком в сторону дерева Шурка. - И точно - негритос это! Только в перьях! Я сразу заметил, что борзометр у этого дятла - явно зашкаливает! Он соскочил со скамейки, наскреб полупромерзшего мокрого снега, слепил снежок и запустил его в свою обидчицу. Пущенный нетрезвой рукою снаряд пролетел гораздо выше цели. Птица проводила его ироничным взглядом и издевательски каркнула. - Мазила! - отметил результативность Шуркиного броска Серёга. Ждать, пока Шурка закончит лепить второй снежок, ворона не стала. Она сорвалась с ветки и спланировала в сторону скамейки и своего обидчика. Её "бомбометание" было гораздо результативнее. На обшлаге рукава Шуркиной шинели расползлось известковое с прозеленью пятно. - Такого парня обос… - окончательно развеселился Серёга. - Как секундант и патологоанатом фиксирую: в этот раз от руки Пушкина пал Дантес! - С чего это вдруг я - Дантес, а этот черномазый дятел - Пушкин? - возмутился Шурка, оттирая рукав сочащимся влагой снежком. - А с того, Шура, что ты от эфиопского звания ещё на первом курсе открестился, а посему - путь в классики российской словесности тебе заказан! Кстати, в какую ногу она тебя клюнула? В правую? Именно в ту, которая у неё самой покалечена! Это тебе намёк, что калек и убогих, пребывая в отменном здравии, обижать грех! Особенно зимой! Не стыдно, вояка? Сам живёшь в тёплой общаге, питаешься по расписанию, сытно и горячим. А у простой уличной вороны - сплошные полевые условия, мороз и бескормица! - Где ты тут мороз видел? - Угу. Вокруг - сплошное солнце и савана. Опосля двух стаканов в обязательном меню - карнавал и мулатка из местного ЖЭКа - дворничиха МарьВанна! - Ладно, замяли… Пойдём отсюда, - смутился Шурка. Вошедшая во вкус неожиданного приключения ворона своих новых знакомых оставила не сразу. Она ещё некоторое время сопровождала их на пути к аэровокзалу, изредка напоминая о себе громким карканьем. Отстала возмущенная птица только на границе парка. Явно прощаясь, она скомандовала курсантам "Смирррна!" и, нахохлившись, осталась сидеть на ветке приземистого мокрого каштана. Перед самым зданием аэровокзала пребывавший в ироничном настроении Серёга на минуту притормозил своего товарища. Благо сделать это было совсем несложно - страхуя Шурку от возможного падения, он всё ещё продолжал удерживать его за ремень. - Смотри, ку-клукс-клановец, куда негры забрались! - Негры? Где?!! - Там - на крыше. На белоснежном фронтоне двухэтажного здания аэровокзала, по модному во времена сталинского новостроя обыкновению, красовались две окрашенные в черный цвет скульптуры. Лётчик с планшетом и опирающаяся на лопасть полутораметрового винта лётчица. Оценив шутку, Шурка саркастически скривился и подчеркнуто равнодушно махнул рукой. Но потом в его голове всё же сработал какой-то выключатель, и он во всю силу тренированных в училище лёгких заорал: - А ну слазь, сволочь черномазая! Выходившая из здания старушка при звуке его голоса вскрикнула, испуганно шарахнулась и, схватившись за перила, лишь чудом удержалась на мокрых ступенях. С трудом распрямившись, она отпустила стылый стальной поручень и укоризненно покачала головой. Делать замечание раскомандовавшемуся курсанту пожилая женщина не стала. Шурка же, смутившись и разведя в виноватом жесте ладони, вполне миролюбиво ей пояснил: - Это я не вам. Извините. Это - неграм. Житья, бабулечка, от них не стало! Куда ни сунься - везде они! Вон, уже и баб наших отбивают, - ткнул он пальцем в сторону лётчицы. - Скоро и она черненьких нарожает! - Боже ш ты мой! Как же он, бедненький, мается! Как убивается! - сердобольно сказала Серёге бабуля и машинально перекрестила обоих курсантов. - Совсем нельзя ему пить! Осененный крестным знаменем Шурка огнём не вспыхнул и в воздухе не растаял. По этой, или по какой другой причине, но старушка потеряла к нему всяческий интерес и неспешно удалилась. Шурка же наклонился, зачерпнул из ближайшего нерастаявшего сугроба пригоршню мокрого снега и залепил мокрым снежком прямо в дужку сдвинутых на лоб очков лётчика. В этот раз он не промахнулся. Вдохновленный попаданием, он заготовил целый арсенал снежков и принялся методично обстреливать творение безвестного сталинского скульптора. Мазал Шурка крайне редко. Вскоре, по этой, или по какой другой причине, но возле него собралось человек десять любопытствующих пассажиров и встречающих. В какой-то момент к ним присоединился и местный страж порядка - пожилой милицейский сержант с пышными, печально повисшими усами. Ему явно было скучно и, наверное, оттого классифицировать Шуркину "войну" за бледнолицый статус аэровокзала как правонарушение - сержант не стал. Войдя во вкус, он лишь одобрительно хмыкал, когда очередной описавший широкую дугу Шуркин снаряд попадал в избранную им мишень. Когда у Шурки кончился последний снежок и он принялся оглядываться в поисках подходящего сугроба - над территорией аэровокзала раздался мелодичный перезвон. Аэропортовская трансляция басовито прокашлялась, и хорошо поставленное контральто огорошило: - Регистрация на рейс Киев-Рига заканчивается! Как оказалось, увлекшиеся войной с вороной и скульптурной группой курсанты пропустили объявление о начале посадки на их самолет. Серёга вновь подхватил за ремень лепившего очередную партию льдистых снежков Шурку и попытался направить его в сторону ступенек, ведущих ко входной двери аэровокзала. - Опаздываем! - пытаясь определиться в пространстве, Серега никак не мог преодолеть пьяного сопротивления своего товарища. Тот момент, что его отвлекают в самый разгар сражения, Шурке явно не понравился. Он рванулся, высвободился и, высоко вскинув запястье правой руки, поднес его к самому носу. Приложив нешуточные усилия, с трудом сфокусировал взгляд на часовой стрелке. - Рейс перенесли!- с пьяным упрямством заявил он. - До вылета ещё полтора часа! - Балбес! Объявление только что было! Они назад отыграли! - Тогда побежали! - встрепенулся Шурка, но тут же обмяк и стал заваливаться на покрытую заледенелым снегом скамейку. - Сегодня уже не могу. В гробу я эти кроссы… - Вставай, вахлак! Боевая тревога! - рявкнул его спутник. - Какая тревога? - встрепенулся и принял вертикальное положение Шурка. - Воздушная! Мессеры противника справа! - Дурак! - насупился Шурка. - Может и дурак, но тревога - воздушная! Пролетим с отпуском, как фанера над Парижем! Где тут у них стойки регистрации? - встряхнул его за ремень Серёга. - Ну? Быстрее соображай! Шурка неуверенно огляделся и развел руками. Однако наработанная за множество отпусков поведенческая моторика не отказала ему даже в состоянии подпития. Жуляны он знал как свои пять пальцев. - Нет тут никаких стоек регистрации! Есть "сарай регистрации". Нам… туда! - махнул он в сторону неопрятного, укрытого плоской шиферной крышей павильончика. Грязно-синий сборно-щитовой сарайчик, как ни странно, действительно оказался искомым регистрационным залом. Когда курсанты, забрав вещи из камеры хранения, оказались в его разгороженном пополам пропускнике, у регистрационной стойки стоял последний припозднившийся пассажир. Это была миловидная молодая женщина, почти их сверстница. Свой паспорт и авиабилет она уже передала работнице аэропорта. Руки у пассажирки были заняты сложенным в большой конверт и перетянутым широкой голубой лентой одеялом. Из-под его козырьком нависающего белоснежного уголка виднелись пухлые щёчки. Старательные губки были заняты яркой пустышкой, глянцевое эллиптической формы синее колечко которой ритмично шлёпало по детскому подбородку. - Класс! Процесс идёт! - громким восторженным шепотом отметил эту картину моментально размякший Шурка. - Угу! - выдохнул удерживающий его за ремень и хлястик Серёга, сгрудил у ног их с Шуркой чемоданчики и напомнил о насущном. - Документы давай! На просьбу своего товарища Шурка не отреагировал. Его изрядно штормило, и Серёге пришлось проявить изрядную сноровку, чтобы извлечь из своего и Шуркиного карманов военные и авиационные билеты. Неспешное, почти идиллическое течение регистрационной процедуры прервало появление ещё одного персонажа. В регистрационный зал вбежал коренастый, не по-здешнему смуглый, одетый в щеголеватый с меховой оторочкой пуховик молодой человек. Остановившись, он сипло выдохнул и закашлялся. Кашляя и обильно отплевываясь, "смуглый" часто сыпал ругательствами и проклятиями. Для завершения картины отметим, что ругался он энергично и с чувством. Хотя и не по-русски. Закончив со словесной преамбулой, "смуглый" перешел к более активным действиям. В несколько широких шагов он преодолел отделявшее его от припозднившихся пассажиров расстояние и грубо оттеснил курсантов плечом. Их чемоданчики он довольно небрежно отодвинул ногой. Оказавшись, таким образом, за спиной молодой мамы, "смуглый" уронил на пол тяжелую спортивную сумку и полез во внутренний карман пуховика. Первым на столь наглое поведение незнакомца отреагировал Шурка. Выбросив вперёд левую руку, он ухватил его за ворот и рывком развернул к себе. - Послушай, дитя Востока, - сказал он, нехорошо оскалясь. - Ты когда-нибудь слышал про то, как приличные люди должны вести себя в очереди? Что чужое пинать плохо? А? - !No me jodas! (исп. Не еб… мне мозги). Русски не понимать! Пошел на фуй! - ответил ему "смуглый" и, повысив голос, добавил. - !No te sirvas de los dedos! (исп. Убери руки!) Он перехватил запястье своего обидчика, ловко его вывернул, освободился и, моментально забыв о Шурке и Сереге, развернулся к стоявшей перед ним молодой матери. Её незнакомец убрал со своего пути не менее решительно, чем курсантов и их вещи. Он резко выкрикнул что-то требовательное, но, так и не дождавшись реакции на свои слова, коротко выдохнул и мощным толчком в спину избавился и от этой помехи. Молодая мама коротко вскрикнула, уже в воздухе подхватила вылетевший из её рук сверток с грудничком и, пробежав по-инерции несколько шагов, замерла. Всхлипывая и часто дыша, к более-менее адекватному восприятию реальности она вернулась лишь тогда, когда проснувшийся от толчка и непонятных перемещений ребенок, интуитивно оценив обстановку как тревожную и неприятную, оглушительно заорал. Надо полагать, орал он на всякий случай, но с огромным энтузиазмом. Молодая женщина незамедлительно принялась его укачивать, приговаривая что-то успокаивающее и ласковое. У оторопевших курсантов от увиденного буквально перехватило дыхание. Между тем незнакомец с невозмутимым видом достал из внутреннего кармана пуховика увесистое портмоне, вынул из него паспорт и билет и протянул их регистраторше. - Как вам не стыдно! Спокойнее надо быть! Спокойнее! Куда торопитесь? Всё равно без вас не улетят! - с нажимом сказала она "смуглому" и, обернувшись к молодой маме, участливо поинтересовалась. - У вас всё в порядке? Идите сюда, я ещё не закончила вашу регистрацию. - !Me importa una mierda! (исп. Мне пох…й) - незамедлительно ответил ей "смуглый" и, скабрезно подмигнув, добавил. - ?Quieres follarte, guapa? ?Como te llamas,nina? ?Quieres dormir conmigo? (исп. Хочешь трахнуться, милашка? Как тебя зовут, детка? Хочешь переспать со мной?) - Ты на кого руку поднял, басмач недобитый? - прервал его пришедший в себя и окончательно рассвирепевший Шурка. - На русскую женщину и на Советскую армию? Ещё и бормочет тут не по-русски. И скалится,… плейбой хренов! Гадом буду - запишусь перед выпуском в Афган и половине твоего племени там хвосты поотрываю! Завершил свою реплику Шурка более чем оригинально: повиснув на удерживаемом Серегой ремне, он всё же дотянулся до затылка своего обидчика и, почти без замаха, отвесил тому немного неудачную, но вполне весомую плюху. "Смуглый" обернулся, возмущенно сверкнул глазами, но, прикинув соотношение сил, в драку не полез. - Пошел на фуй! !Mierdo! (исп. Мьердо - "дерьмо") - упрямо повторил он и, вжавши ушибленный затылок в плечи, снова протянул за регистрационную стойку свои билет и паспорт. - Сам ты "морда", моджахед недоделанный! - возмутился не на шутку оскорбившийся Шурка. - Куда, куда ты меня послал? Да я тебя за это… Он рванулся, но в этот раз безуспешно. Только что вернувший на место их вещи Серёга успел поймать ворот Шуркиной шинели и не дал ему сделать и шага. Незнакомец же, оценив обстановку и окончательно уверовав в собственную неуязвимость, больше не обращал внимания на воинственные потуги возмущенного курсанта. Он лишь энергично размахивал документами и что-то непрестанно бубнил на своём тарабарском языке. Убедившись в безрезультатности попыток достать "смуглого" кулаками, Шурка изогнулся, запрокинул руки за голову, ухватился ими за шею своего друга и оттолкнулся ногами от пола. Уже в воздухе он сгруппировался, пружинно распрямился и мощным толчком впечатал обе ноги в филейную часть своего обидчика. "Смуглый" на ногах не удержался. Его буквально смело. Промелькнув стремительной торпедой мимо регистраторши и всё ещё не пришедшей в себя молодой женщины, он упал, кулем проехался по бетонному полу и, вписавшись в непонятного назначения серую тумбу, ошарашено замер. Оброненные им документы упали в шаге от курсантов. Отпустив Шуркин ворот, Серега наклонился, поднял бумаги незнакомца и аккуратно положил их на краешек регистрационной стойки. Его внимание привлек оказавшийся сверху паспорт "смуглого". У паспорта была необычного темно-зеленого цвета обложка со сквозной сантиметровой ширины прорезью. Сквозь прорезь была явственно видна сделанная на второй страничке надпись - "REPUBLICA DE PERU". И ниже, чуть более крупным шрифтом - "PASSEPORT". Прочитав надписи, Шуркин спутник вздрогнул и покрылся испариной. Немного придя в себя, он всё же прокомментировал прочитанный текст. Сквозь зубы, шепотом и предельно нецензурно. Реалии тех времен были таковы, что если бы "смуглому" пришло в голову пожаловаться ближайшему милиционеру на поведение будущих офицеров, то на этом их военная карьера была бы раз и навсегда закончена. Совсем недавно из училища отчислили несколько человек, имевших куда более безобидные контакты с иностранцами. С той поры курсанты, и до того не стремившиеся к контактам с зарубежными гостями, стали обходить таковых так, словно те были чумными. Власти, по извечному российскому обыкновению, абсолютно не доверяли своим гражданам, но раболепствовали перед иностранцами. Пауза затягивалась. Понемногу находившиеся в пропускнике персонажи занялись своими делами. Все дружно сделали вид, что ничего экстраординарного на их глазах не произошло. Работница аэропорта закончила регистрацию наконец-то успокоившей своего ребенка молодой матери и позвала её забрать документы и посадочный талон. Их с Шуркой документы Серега положил сразу же за бумагами "смуглого" и скупым, но достаточно красноречивым жестом показал, чтобы иностранца зарегистрировали в первую очередь. Затем обернулся к возмутившемуся Шурке и указательным пальцем правой руки постучал себе по лбу. - Тс-с-ссс! - сказал он ему, приложив тот же палец к губам, а затем выразительно покрутив им у виска. - Сделай каменную морду лица и больше не дергайся. Этот отморозок - американец. - Оба-на! - сказал Шурка. - Какого ж хрена он тогда летает внутренними линиями, да еще при этом народ обижает и смуглую физиономию на себя нацепил? - Достал ты уже своей фобией! Латинос это! Перуанец! Индеец! Быстро сделал каменную морду! Ну?! - повторил Серега сквозь зубы. - Щаз-з-з!! - ответил ему Шурка. - Разбежался! Очухавшийся перуанец как раз направлялся в их сторону. - Ола, Винету! - сказал ему Шурка. - Эль пуэбло, унидо, хамас сера венсидо! Сальвадор Альенде - но пасаран! - !Hola! (исп. Ола - привет) - как ни в чем не бывало отозвался вернувшийся к стойке "смуглый", густо выдохнул ромом и, кивнув в сторону работницы аэропота, с внезапно прорезавшимся дружелюбием, заметил: - Este con'o tiene culo guapo. !Tia buena! (исп. У этой пи…ы красивая задница. Клевая тёлка!) - А что мы там ещё помним из испанского? - обернувшись к Сереге, спросил так ничего и не понявший Шурка. - Из испанского? - на мгновение замер Серега. - Да ни хрена мы из испанского не помним! Всё, что я понял, так это то, что этот урюк и сейчас через слово матерится. Если не чаще. - Так это… может, он нас, со своей милой улыбочкой, уже в семь этажей покрыл, а мы ни ухом, ни рылом?! - расстроился Шурка. - А можно я ему ещё и в рыльник впечатаю? Всего разик… Я быстро. Раз - и он уже в нирване!!! Полежит тут манехо, а потом перекомпостирует билет и полетит, болезный, следующим рейсом… А? - Нельзя! Стуканет, сволочь такая, в органы - потом не отмоемся. - Ну, тогда хоть ты скажи ему чего. Такое, чтобы его, падлюку, скукожило… Ты же, помнится, за "кубашами" из "Львовского политического" что-то там такое записывал? Помнишь, когда они к нам на КВН приезжали? - Ну… эк чего вспомнил. Это ж в записную книжку надо лезть. А в итоге - никакой оперативности с нашей стороны и неожиданности для противника. Соответственно - ни ему поноса, ни нам - ни малейшего кайфа. - Тоже верно, - согласился Шурка. - Ну ничего. Будет ему понос! В самолет припозднившиеся пассажиры попали без эксцессов. Места у курсантов оказались позади "смуглого". Через проход и четыре ряда от него, по левому борту Ан-24-го. Молодую маму с грудничком стюардесса посадила в самом носу самолета. Там, где на вмонтированных в потолок крючьях висела кофейного цвета люлька. Древний самолетик долго прогревал двигатели, затем коротко разбежался и натужно взмыл в обложенное низкими серыми облаками стылое киевское небо. Сразу же после набора высоты Шурка несколько раз сглотнул и, избавившись от заложенности в ушах, пристал к Сереге с самым важным для него на тот момент вопросом: - Доставай записную книжку! - Зачем? - Испанские матюги учить будем! - Сдурел? - вновь покрутил пальцем у виска Серега. - Оно тебе надо? - Надо! А то этот супостат так и будет думать, что он высшее существо, а мы тут лаптем щи хлебаем и у половины русских - после запуска очередного космонавта - грыжа! - Не будет он думать! Ни сейчас, ни после! Он, по-моему, куда как пьянее тебя. Сейчас, пока долетим, проспится и ни хрена не вспомнит. - Думаешь? Совсем не вспомнит? - заинтересовался Шурка. - Тогда тем более! Сам бог велел на него немного шороху навести. Пусть заработает рефлекс, что, когда рядом Советская армия, таким, как он, - надо ховаться и ныкаться! - Знаешь что, Шурка? Может, и тебе тоже стоит чуток проспаться? Проснешься трезвым, и на все будет наплевать… - Записную книжку давай! - не уступил тот. Серега вздохнул, полез в стоявший в ногах чемоданчик, и уже вскоре Шурка, умостив красную обложку Серегиной записнухи на поднятом до уровня груди колене, сосредоточенно листал её странички. - Ну что там? - полчаса спустя вяло поинтересовался Шуркин товарищ. - Нашел чего? - Не мешай! - ответил вполне протрезвевший Шурка. - Испанский, оказывается, по части матов - покруче арабского или эстонского будет! - Кто бы сомневался, - сказал Серега и немедленно уснул. Проснулся он лишь тогда, когда самолет пошел на снижение и пассажиров попросили пристегнуть привязные ремни. К его удивлению Шурка не спал. Он влюбленно таращился в сторону "смуглого". Тот поминутно оглядывался. Поймав взгляд перуанца, Шурка начинал ёрзать язычком между своими губами. Кроме того, он на пальцах показывал обернувшемуся "смуглому" довольно недвусмысленные непристойности. Выглядело это всё совершенно похабно. Перуанец обильно потел и смотрел на Шурку с ужасом. - Охренел?! - спросил Серега своего напарника. - Вовсе нет! У меня план! - расплылся в довольной улыбке Шурка. - Действуем так, как будто бы мы с тобой - голубые! И будто бы на него, болезного, положили глаз! - Дурак? Нет, ты определенно сдурел! И как только такое в голову пришло? - Не поддержишь - обижусь! - предупредил Шурка. - Ты мне друг или где? Ты только представь, а вдруг ему и действительно тямнет в голову на нас пожаловаться? А, при таком раскладе, он обязательно распишет, что обижали его два военных гомика в курсантских погонах! Чувствуешь?! - Что? - Ты что, не проснулся? Кто тогда хоть одному его слову поверит? Теперь оценил? - Да уж… фантазия у тебя… - Согласен?! - обрадовался Шурка. - Разбежался… А свидетели? Нет уж! Всё!!! Авантюры на текущий день кончились! Доберемся до Таллинна, переоденемся в "гражданку" - тогда хоть на голове ходи! - Да мы ж совсем чуток… Так, чтобы никому и не видно и не слышно было! На крайняк -совершенно непонятно. Пуганем незаметно товарища индейца - и свалим! Я тут как раз несколько фраз на испанском составил - не пропадать же трудам? А представь, если он заявит, что мы его на испанском домогались… Кто поверит? - Авантюрист! - повторил Серега, но былой непреклонности в его голосе уже не было. В Шуркиных словах и в самом деле был определенный резон, и Серега заколебался. Через полчаса Ан-24-й приземлился. Со "смуглым" курсанты встретились на выходе из самолета. Шурка незамедлительно протянул руку и ущипнул того за филейную часть, а затем, доверительно склонившись к самому уху перуанца, томно прошептал: - !Hola, zote! Tienes buen asero. Te quiero. !Mu-u-ucho quiero! (исп. Привет, глупыш! У тебя классная задница. Я тебя хочу. О-о-очень хочу!) Перуанец отскочил от него как ошпаренный и налетел на стоявшего с другой стороны Серегу. - Ме каго эн вейнте кватро кохонес де досе апостолес там бьен эн конья де ля вирхен путана Мария!!! (вроде бы испанский - автор не знает, как это переводится) - сказал ему Серега и, вытаращив глаза, зловещим голосом добавил. - Аллах Акбар!!! Оча та гойдам, джаляб! Керам намехурам? (смесь арабского и персидского, лучше это не переводить - прим. автора). - Me gustan los muchachos. ?Be te a la chopar me la? ?Do'nde esta' los condomes? (исп. Я люблю мальчиков. Пойдем, отсосёшь? Тебе есть чем предохраниться?) - положив руку "смуглому" на плечо, предложил Шурка и тем самым окончательно накалил обстановку. - Пили ром и кальвадос, а теперь у нас понос! А вот и доктор Айболит! Проктолога вызывали? - голосом завзятого чтеца сказок дедушки Корнея Чуковского сказал Серега и незаметно для других пассажиров сделал перуанцу "козу". "Смуглый" вздрогнул и замер. Почему-то изображенную двумя пальцами "козу" он испугался более всего. Наверное, она и была той самой последней каплей, что переполнила чашу его терпения. Некоторое время он затравленно таращился то на "шевелившую рожками" "козу", то на Серегу, то на Шурку. Однако уже через пару секунд, определившись с опасностями и своими реакциями на них, устремился к наконец-то поданному автобусу. Оказавшихся на его пути пассажиров он, каждый раз извиняясь на испанском, расталкивал локтями. Как ни странно, выглядело это всё вполне по-русски. В автобусе "смуглый" оказался одним из первых и немедленно забился в самый дальний его угол. Дальний угол стал ближним, когда водитель "Икаруса" открыл перед припозднившимися пассажирами заднюю дверь салона. Памятуя старое правило - "кто на входе - последний, тот на выходе - первый" - в автобус курсанты зашли вместе с последними пассажирами. Они помогли подняться по ступенькам уже знакомой им пассажирке с ребенком и, вполне довольные собой и своим путешествием, расположились по обеим сторонам, страхуя молодую маму и её ребенка от возможного падения. По стечению обстоятельств между ними и перуанцем других пассажиров не оказалось, да и расстояние в три неполных шага оптимизма ни одной из сторон не внушало. Венгерские "икарусы", по своей сути, не просторнее средней величины коридора. Ни уединиться в них, ни спрятаться. - А он больше не будет драться? - поинтересовалась встревоженная таким соседством молодая женщина и осторожно покосилась в сторону "смуглого". - Не посмеет! - заверил Серега. - А мы его сейчас спросим! - сказал Шурка. - Эй, Винету! Слышь, ты, Ijo de puta! (исп. …сукин сын!) Ты уже успокоился? Или как? ?Dar una patada en el culo? (исп. Пнуть тебя в зад ещё разик?) - !Be te a la mierda judido bujarron! (исп. Пошел в ж… долбаный пидор!) - взвизгнул "смуглый". - Ругается?! - изумился Шурка и повел корпусом в сторону перуанца. - !Socorro! !Socorro! !Socorro! (исп. На помощь!) - заверещал "смуглый". - Скоро, совсем скоро! - успокоил его Шурка. - Вот видите? - сказал он молодой маме. - Проспался человек, пришел в себя. Теперь переживает. Неплохой, в принципе, парень… Когда пассажиры "Аннушки" подъехали к зданию аэровокзала, в медленно сереющем небе уже проступали непривычные российскому глазу острые очертания спящей Риги. Прошли годы. Шурка уже второй год носил майорские погоны. В те годы служившие в центральном подчинении и во фронтовом звене специалисты, из тех, кто достиг определенной степени виртуозности на своем профессиональном поприще, регулярно направлялись за границу в качестве военных советников. Отправили за рубеж и Шурку. Шел второй месяц его службы в Сирии. Как ни странно, сирийцы и прочие люди со смуглым цветом кожи его больше не раздражали. Теперь у него была другая персональная фобия - дураки-начальники. Детские фобии остались в прошлом. Перерос. |
|
|
|
